После непродолжительного отдыха в городе Эльбинг, рано поутру командир поднял свой отряд и внезапно объявил расчетный день. Несмотря на то, что до установленного недельного срока выплаты жалований оставалось еще три-четыре дня, солдаты все до единого выстроились в очередь, немного недоумевающие, но довольные, ведь никто из них никогда не гнушался звонкой золотой монетой. Окончив расчет, командующий распустил подавляющую часть своих дорогостоящих профессиональных наемников, разумеется, таким образом не вышвырнув их на произвол судьбы, а выдав им жалование раньше срока, чтобы не отпустить их с пустыми руками на поиски новой работы. При нем осталось человек, может, пятнадцать-двадцать. Не понимая, что же задумал командир, отряд поднялся в путь. Отправившись в окрестности города Эльбинг, Геннард Тейлор разузнал, где находится Анно фон Зангерсхаузен и снова встретил его в дороге. На сей раз Геннарда Тейлора встретили уже не копьями, направленными в его глотку, а вежливым приветствием. Поздоровавшись с Великим Магистром, Геннард обратился к нему:
- Милорд, не окажите ли вы честь принять меня в свою армию, вместе с моими людьми? - Магистр с долей удивления взглянул на вопрошавшего о поступлении на службу человека, с явно поубавившимся отрядом, которого он едва только знал, не понимая, в чем причина столь резкого поворота событий. Но его заинтересовало такое предложение, учитывая, что совсем недавно Великое Княжество Литовское объявило войну государству Тевтонцев, и подкрепление точно не мешало.
- Вы имеете в виду службу в моем личном отряде? - наконец ответил Великий Магистр.
- Да, ваша милость, и я обязуюсь верно служить вам и беречь вашу жизнь до тех пор, пока не истечет назначенный срок моей службы.
- Что ж, Геннард Тейлор, вы - свободный человек, посему вы сами решите, когда положить конец сроку вашей службы, если, конечно, ваша жизнь сама не оборвется прежде. Вы приняты, - торжественным тоном объявил Магистр, но затем, сменив тон на серьезный, но все же уважительный к собеседнику, он добавил, - Но, поскольку вы не являетесь человеком, происходящим из благородных кровей, к тому же не обладаете званием хотя бы сержанта, я не могу позволить вам сражаться верхом. Вы можете передать вашу лошадь моим конюхам при обозе и пользоваться ей во время отпуска. Что до ваших людей, то я оставляю за вами право распоряжаться ими по своему усмотрению, однако ваши указания не должны противоречить указам командования и создавать какие-либо иные неприятности моим подчиненным, - Геннард покорно поклонился и отправился к обозу.
Так Великий Магистр Тевтонского Ордена, в присутствии свидетелей заключил договор о службе с Геннардом Тейлором и принял его к себе на службу в качестве простого пешего копейщика, обязуясь снаряжать согласно рангу, кормить его и его людей и платить в срок. Люди Геннарда были довольны таким решением, а так же это давало ему возможность поднакопить динаров, дождаться прибылей от имевшихся производств, получить ценный опыт и дать возможность повоевать своим людям, которые так страстно этого жаждали.
С этого дня мой господин не мог путешествовать сам, он всюду сопровождал Великого Магистра и старался служить ему верно. Однако, как мне рассказывали, Анно фон Зангерсхаузен почему-то не особо любил сражения. Нет, он не был лентяем или пьяницей, частенько патрулировал границы своего государства, периодически встречая отряды дезертиров и бродячих рыцарей, участвовал в военных кампаниях своего Ордена, а иногда и по несколько дней проводил в своей имении на отдыхе или на праздниках. Просто именно сражений в то время почему-то в этой части Европы было, я бы сказал "слава Богу", не так уж и много.
И после первого же сражения, в котором Геннард Тейлор со своими людьми не успел даже поднять копья, по причине того, что тяжелая храбрая конница Тевтонцев, рвущаяся в бой, успевала расправиться с жалкими отрядами преступников до подхода пехоты, мой господин принял решение не терять времени даром и нанять тренера для своих людей. Хорошими тренерами в те времена были опытные воины, повидавшие не один десяток битв и осад. Нередко, хорошего тренера можно было найти, как ни странно, в монастыре, - я невольно пристально посмотрел на сидевшего рядом со мной Чарльза, но он каким-то образом сразу же догадался о чем я подумал.

Посмеявшись с легкой хрипотцой в голосе, и, немного смущенно улыбнувшись, он отвел взгляд в сторону, секунду подумал, будто опять что-то вспоминая, затем снова повернулся ко мне и заметил:
- Нет, что вы, я не о себе! Просто бывало так, что рыцари священных орденов, возвращаясь из походов оставались в монастырях, продолжая служить Господу мирным путем, либо пытаясь искупить какие-то грехи, совершенные за время своих походов. Одним из таких тренеров был брат Генри, он был служителем в аббатстве Святого Иакова, где я и вырос. Хотя он и не был на Святых Землях, он ушел в монастырь после службы в армии какого-то лорда или короля, точной информации никто не знает, потому что Генри никогда не рассказывал о том откуда пришел и какие причины заставили его принять такое решение, тем не менее он точно был опытным воином, верно исполнял свои монашеские обеты и в аббатстве его уважали.
А Геннард Тейлор, находясь на тот момент в городе Эльбинг, где Великий Магистр отдыхал после успешной битвы, отправился в замок и, добившись встречи со своим командующим, попросил у него отпуск на несколько дней, чтобы заняться кое-какими своими делами. Получив разрешение на время покинуть армию Анно фон Зангерсхаузена, Геннард отправился в Ригу. Так я впервые в жизни и встретил Геннарда Тейлора...

Воспользовавшись паузой, я попросил на секунду прерваться, поскольку краем глаза заметил, что пара светильников на стойках таверны уже совсем догорают, а один и вовсе уже догорел и начал дыметь, развеивая свой неприятный серый дым по пространству и без того не слишком проветриваемой таверны, наверняка раздражая своим едким запахом посетителей. Я встал из-за стола и вернулся за свою лавку. Буквально вытащив по полу, с характерным шорохом, из под нее тяжелый глиняный кувшин с дорогущим оливковым маслом, я наклонил его, чтобы налить немного масла в небольшую чашу для светильников. Поскольку копоти от него было меньше всего, хотя стоило оно очень дорого, мой отец, будучи владельцем таверны, предпочитал использовать именно оливковое масло, рассчитывая привлекать больше посетителей более приятной обстановкой.
Чарльз сидел за столом, взявшись обеими руками за свою чашу и, не поворачиваясь, но глядя прямо перед собой на стол, вдруг тихо произнес:
- Оливковое... Если б я мог захватить с собой такой кувшинец оливкового масла с одной из давилен моего господина... - Он горько усмехнувшись покачал головой. Я не стал ничего отвечать, не думая, что масло, которое производили там, как-то значительно бы отличалось от того, что покупали мы. Закончив заправлять светильники, я поставил их на место, убрал кувшин и вернулся за стол к своему собеседнику.
Он вдруг повернул голову вправо в сторону лестницы, ведущей на второй этаж и на короткое время замер, будто прислушиваясь к чему-то.
- Не волнуйтесь, господин, вы сегодня у нас единственный постоялец на ночлег, так что ваши вещи наверху никто не тронет, - успокоил я своего собеседника, думая, что он запереживал как раз об этом. Монах повернулся обратно ко мне и ответил:
- Нет, что вы, все в порядке, - он не поднимая руки со стола махнул ладонью, - Там и воровать-то уже особо нечего! - Чарльз вздохнул и, опустив взгляд, грустно улыбнулся.
- Так как же вы встретились с этим Геннардом де Тейлором? - спросил я, направив собеседника к продолжению своей истории.

- Это было... - Чарльз поднял голову и, задумчиво нахмурив брови, отвел глаза немного вверх, как он обычно делал, пытаясь что-то вспомнить, - Хм... не помню, когда именно это было, в общем, был сильный шторм: ветер дул так, что удержаться на ногах было крайне непросто, ломало ветви на деревьях, портило и сносило участки кровли на крестьянских домах, столбами проносилась пыль вперемешку с небольшими камешками, оставляя на дорогах длинные пылевые борозды, пропаханные несущимися по ветру камнями и ветвями. Словом, на дорогах было толком ничего не увидеть, да и не устоять...

        В этот момент в дверях снова показалась местная служанка, но на сей раз она проводила какую-то девицу, судя по росту совсем юную, но странно одетую и явно не блудницу. Думаю, если б то была блудница, то она была бы постарше и, хоть немного, но более привлекательно одетой, иначе как же ей привлечь к себе желание мужчины. А на этой был какой-то грубый плащ с накидным капюшоном, так что разглядеть ее лица да и вообще отметить чего-то большего я не смог. Служанка, которую, кстати звали Амелинда, видя, что мы беседуем и, стараясь не прерывать нас, молчаливым жестом указала девушке лестницу на второй этаж, предназначенный для ночлега, и глазами дала понять, что ждет распоряжения об оплате. Я так же молча кивнул головой в сторону лавки, и Амелинда подошла и аккуратно положила на нее монету, а затем поспешно удалилась наверх за постоялицей.

        Вернувшись своим вниманием к беседе с Чарльзом, который никак на сей раз не отреагировал на обстановку, я извинился:
- Прошу прощения. Только что привели какую-то постоялицу. Пожалуйста продолжайте!
- По Божьей милости, с вечера шторм стал стихать и к полудню следующего дня прекратился вовсе. Никто в аббатстве не пострадал.
        Новый день начался относительно неплохо: буря утихла, тепло и ненавязчиво светило весеннее солнце, дул теперь уже легкий, совсем не такой разрушительный и агрессивный, в сравнении со вчерашней бурей, южный ветерок. После полудня, по поручению аббата, мы с несколькими братьями приводили в порядок дорожку перед главными воротами монастыря, ибо бушевавший днем ранее сильный ветер нанес множество сломанных веток, камней и прочего мусора. Склонившись в очередной раз к сухой, испещренной ветряными бурями земле, чтобы поднять сломанную ветвь с дороги, я вдруг услышал гул, постепенно усиливавшийся и перераставший в отчетливо-различимый шум приближающегося отряда. Начинали различаться топот копыт вперемешку с человеческими шагами, металлический лязг снаряжения, звон оружия, скрип обозных телег и повторяющийся дребезг прочих предметов быта путешествующего войска. Я повернулся и увидел вдалеке приближающуюся группу людей, человек, может быть сорок-пятьдесят, в основном пешие и несколько всадников. "Грабители или дезертиры!" - подумал я и, на всякий случай отозвал братьев к воротам монастыря, а тем временем, отряд приближался, и во главе сброда, одетого и снаряженного вразнобой, я увидел всадника, облаченного в чистый, явно не снятый с покойника, белый Тевтонский акетон, на голове его был также Тевтонский армет, но ни знамени, ни копий с гербами и флагами при отряде не было видно.
        В недоумении я стоял перед воротами, надеясь лишь на милость Всевышнего, который не допустит столь неслыханной дерзости - разграбить мирное жилище служителей Церкви. Наконец, отряд приблизился на расстояние шагов двадцати и, судя по всему командующий этим странным отрядом, подал известный знак рукой, что прибыл с миром. Я приветственно склонил главу, а к моменту, когда я снова поднял ее, всадник уже находился рядом, развернув лошадь боком, которая кстати отнюдь не походила на боевого дестрие, а его отряд остановился немного позади.
- Преподобный отец! - обратился ко мне солдат в Тевтонском одеянии и на мгновение прервался, чтобы перевести дух, он явно спешил сюда. Я взглянул на обратившегося ко мне незнакомца: моему взору предстал молодой мужчина среднего роста, крепко сложенный, но не особо выдающийся размером, с короткими темно-коричневыми волосами и светло-зелеными глазами, с короткой бородой, на висках простреливала седина. Он уверенно и прямо держался в седле, его руки, облаченные в кольчужные рукавицы, крепко сжимали поводья, а его взгляд выражал глубокое почтение.
        Несколько задыхающимся от спешной скачки голосом путник продолжил:
- Мы направлялись в ваше аббатство, но попали в бурю, когда пересекали лес. Моему человеку скорейше необходим лекарь - ветер бушевал очень сильный, срывал ветви, бросал камни, ломал особо слабые деревья. Лошадь испугалась падающего дерева и сбросила с себя всадника, однако дерево успело упасть и оставило его зажатым между другим деревом и собственной лошадью. Есть ли у вас среди братьев лекарь, способный ему помочь?
- Исцеляет рука Божья, господин, мы - лишь слуги Его, - отвечал я, - но умелые лекари в нашем монастыре имеются и, конечно же, они сделают все возможное, чтобы помочь несчастному. Могу я осмотреть его?
        Ко мне поднесли беднягу на самодельных носилках, сооруженных наспех из пары копий и нескольких кусков полотнища: каждый вдох давался ему с большим трудом, я видел его лицо, скорченное от боли и напряженное, в опасениях испытать резкую тяжелую боль при каждом новом слове или кашле, но кровохаркания не было. Я попросил, чтобы мне помогли снять с него немало потертый дублет, с видневшимися кусочками древесной коры в складках разорванной боковины, на которую, очевидно, пришелся удар упавшего дерева, а затем внимательно осмотрел его тело. Разрывов и крови в больших количествах на месте удара не наблюдалось, лишь множественные ссадины и царапины. Я попытался легонько прощупать рану, но стоило мне чуть-чуть усилить нажатие, как раненный, изо всех сил сдерживаясь, издал болезненно-хриплый стон, яростно сжимая деревянные древки носилок, за которые он держался. И хоть я и не был тогда весьма большим знатоком по врачеванию, определенные знания медицины служение в монастыре и образование мне все же дало, и я предположил перелом ребер, возможно множественный.
        Я подозвал нескольких братьев и попросил, чтобы раненого отнесли в госпиталь и обратился к путнику, - Очевидно у вашего человека сломаны несколько ребер, но я думаю, его мы сможем вылечить. Его отнесут в госпиталь, где опытные лекари смогут удостовериться, нет ли каких-то еще повреждений и сделают все необходимое, чтобы помочь. Тем не менее, чтобы поправиться ему придется некоторое время побыть в покое у нас. К тому же, уже полдень, а отправляться куда-либо в такое время будет не самым лучшим решением, поэтому мы готовы предоставить вам кров в нашем аббатстве и помочь вашим людям, если кто-нибудь еще пострадал менее значительно.
- Вы невероятно добры к нам, святой отец! - горячо поблагодарил незнакомец, - Могу я тогда попросить воды для своих людей и осмотреть раны, тех, кто тоже пострадал, но может самостоятельно ходить?
- Я простой служитель Церкви, - ответил я, - называйте меня брат Чарльз, господин. Располагайтесь в нашем аббатстве, а я попрошу, чтобы вашим людям принесли воды и очистили раны и сообщу отцу Стефану о вашем прибытии. Пищу и кров мы вам тоже обеспечим. Как ваше имя?
- Благослови вас Бог, брат Чарльз, вы очень добры! Меня зовут Геннард Тейлор, я - командующий отряда, - ответил странник.
        Я был потрясен и несколько мгновений стоял, в недоумении: тот ли это человек, о котором я уже слыхал. Но его имя не было настолько распространено, чтобы я мог сказать, что слышал когда-нибудь, о еще каком-либо человеке с именем Геннард, да еще и с точно таким же прозвищем! С долей колебаний, но все же, полагая внутренне, что я не ошибся, я удивленно промолвил, - Воистину неисповедимы пути Божьи, господин! Молва о вас стремительно разносится по местным селениям, господин, мы слыхали о вашей доблести и о добрых деяниях ваших! Уверен, аббат Стефан будет очень рад встретиться с вами, а я - сочту за честь принять вас и позаботиться о ваших людях!

        Монах вдруг снова, опустив глаза чуть вниз, скромно усмехнулся, словно бы от доброго какого-то воспоминания и продолжил:  
- А Геннард, явно смущенный моими похвалами, но всячески пытаясь скрыть это, лишь улыбнулся и поклонился головой, сказав, что мне ли учиться у него доброте и благодетели. Я пригласил путников войти, попросил братьев позаботиться об их ранах, а сам направился к аббату, чтобы известить его о расположившихся в нашем монастыре, - Чарльз грустно, но тепло улыбнулся, - Отец Стефан был человеком статным, умудренным жизненным опытом и Священным Писанием, его голос всегда был спокоен и по-отцовски мягок. Он по многу времени проводил в молитвах и чтениях Писания и разных книг, а также часто беседовал с братьями, всегда помогал советом и не отказывал в помощи во спасение души, сбившейся с пути. Он никогда не шел против высшей власти правителя государства, не призывал в своих проповедях к восстаниям и насилию, но, общаясь с ним, я точно знал, что не все, происходящее в окружающем мире и в нашем государстве в частности, он поддерживал. Свои взгляды, в основном, он держал при себе, призывая людей лишь к милосердию, заботе о ближних и верному следованию пути Божьему, и он очень хорошо разбирался в людях.
        Я зашел в верхнюю комнату, над залом собраний, где отец чаще всего любил размышлять  или читать книги. На сей раз он стоял с какой-то огромной книгой в руках, но взгляд его был обращен не в книгу, а в узенькое окошко, вид из которого направлялся в сторону ворот аббатства и позволял частично оглядеть внутренний двор перед ними. Отец, слегка прищурившись от яркого солнечного света, озарявшего его лицо, наблюдал за чем-то там внизу.
- Отец Стефан, - обратился я к нему немного взволнованным от своего восхищения голосом.
- Да, сын мой? - он оторвался от своего наблюдения за происходящим во дворе монастыря и, положив тяжелую раскрытую книгу на стол, повернулся ко мне и, улыбнувшись, спросил, - Вы с братьями так скоро справились с послушаниями? - наверняка понимая, что мое столь скорое возвращение вызвано точно не выполнением трудов.
- Святой отец, к нам пожаловал отряд путников, попавших во вчерашнюю бурю. Одному из них нужен был лекарь - я направил его в наш госпиталь, а остальных пригласил расположиться на некоторое время у нас. Это воинский отряд, но их командующий - Геннард Тейлор, добрая молва о котором распространяется все больше. Он известен, как добропорядочный и милостивый человек, помощник обездоленным и защитник несчастных, попавших в руки к негодяям. Он верно исполняет повеление Отца нашего Небесного заботиться о ближнем и защищать вдов и сирот от рук притеснителя.
- Пренебрегая другим Его повелением: "не убий"? - отец Стефан, приподняв вопросительно брови слегка повернул голову, и испытывающе посмотрел на меня.
- Но ведь... - я рассеянно потупил взгляд, как будто на полу, на который я уставился, можно было найти ответ, и окончательно застопорился, не зная, что и сказать. Но отец вновь улыбнулся, видя мое смятение и сказал, - Нет, я не осуждаю его, - он подошел ко мне, положил свою руку на мое плечо, я поднял голову, а он пристально посмотрел мне в глаза, все так же по-отцовски улыбаясь, - На все воля Господа, только бы нам, радея об исполнении ее, не оставлять и других Его повелений. Что же, если он пожаловал с миром - наши двери открыты ко всякому страннику, нуждающемуся в помощи. Пусть он заходит.
        Я, все еще смущенный словами преподобного отца, весь в размышлениях отправился во внутренний двор, чтобы позвать Геннарда Тейлора посетить аббата. Я спустился и застал его помогающим одному из монахов нести огромный кувшин с водой для того, чтобы напоить измученных, переживших бурю и дальний поход солдат. Мое уважение к этому человеку еще более возросло, поскольку он, являясь командиром своих не держался слишком высокомерно и даже не гнушался обычного людского труда, помогая нашим братьям то принести что-то, то налить воды, то перевязать кого. Словом, я предполагал, что война и убийства - это не единственное, что он понимал в жизни, и это в значительной мере отличало Геннарда от его гарнизона.
- Святой отец ждет, чтобы вы посетили его, господин, - обратился я к нему, - я вас отведу, пойдемте. Геннард поблагодарил монаха, с которым они несли кувшин, и попросил его позаботиться о людях, после чего мы с ним вместе направились обратно в комнату к аббату.
 Поднимаясь по лестнице, я почему-то посчитал нужным предупредить Геннарда:
- Мм... Знаете, господин, отец Стефан не поощряет насилие и убийства... - я прервался, не договорив, возникла глупая пауза, так как я не знал, что говорить дальше и вообще, как это могло бы помочь Геннарду Тейлору в общении с аббатом. Геннард промолчал, глядя только на ступеньки, по которым он поднимался. От его молчания я начал чувствовать себя еще более неуютно и поэтому добавил, - Не то, что бы он осуждал вас, просто война и сражения - это наверное не то, о чем он любил бы говорить с кем-либо. Геннард лишь понимающе кивнул, снова не проронив ни слова.

       В этот момент Чарльз прервался в своем повествовании и некоторое время опять что-то про себя осмысливал, положив обе руки на стороны чаши, в которой еще оставалась пара глотков, и потирая большим пальцем правой руки кромку ее горловины. Мне показалось, что ему стало не очень удобно вспоминать этот разговор, поскольку даже я уловил тот факт, что монах сам в том разговоре поколебался в своем отношению к герою, сначала отметив для себя неисключительность войны в жизни Геннарда, в то же время в разговоре с ним решил предупредить его не затрагивать эту тему в беседе с аббатом. Размышляя над этим, я решил просто немного перевести тему разговора ближе к самим событиям, уведя своего собеседника от неловких ему размышлений и спросил:
- А как же все-таки прошла встреча Геннарда с аббатом Стефаном? - Чарльз взял чашу одной рукой и совсем немного пригубил вина, будто бы он обязан был это сделать, чтобы оправдать возникшую паузу в своем рассказе, затем поставил чашу снова перед собой и ответил:
- Аббат поприветствовал его первым. К моему удивлению, отец Стефан приветливо улыбнулся и сказал:
- Приветствую вас Геннард Тейлор! Брат Чарльз уже рассказал мне, что молва о вас распространяется, как о храбром и достойном человеке, поэтому я прошу вас лишь о том, чтобы вы проявляли великодушие и не забывали о несчастных, сиротах и вдовах, пострадавших от ужасов войны, кем бы они ни были.
- Да, святой отец, - Геннард почтительно склонил главу. Он стоял твердо и прямо, сложив обе руки перед собой на поясе, а я стоял сбоку, между ним и аббатом и видел, что лицо его было все еще уставшим и мрачным, так как он не успел еще даже умыться и сделать глоток воды после своего пути, но аббат Стефан сумел разглядеть в его лице нечто большее, чем усталость от долгой дороги, и спросил:
- Вас беспокоят какие-то тяжкие мысли, сын мой? Отчего я вижу печаль в ваших глазах?
- Я только размышляю о том, преподобный отец, что лишь благими поступками не получить искупления грехов.
- Конечно нет, сын мой, хотя добродетель является важной и неотъемлемой частью жизни христианина... Что же, наши двери всегда открыты для тех, кто хочет обрести прощение и вернуться на истинный путь, но я вижу вы даже не успели умыть лица и утолить жажду с похода. Присядьте, я попрошу, чтобы вам принесли воды, - отец сделал жест рукой и кивнул головой в сторону стула, стоящего напротив стола с раскрытой книгой. Геннард поблагодарил и прошел, чтобы присесть, а аббат повернулся ко мне и попросил:
- Брат Чарльз, принесите большую чашу для умывания, сосуд с чистой водой и чашу для питья... а еще попросите, чтобы кто-нибудь из братьев принес немного хлеба и сыра из кладовой монастыря, чтобы наш гость смог слегка подкрепиться, пока еще не настало время вечерней трапезы.
- Благодарю вас, - сказал Геннард Тейлор, - Я послушно поклонился и отправился за помощником, чтобы принести все необходимое, поэтому я не мог, да и не должен был знать, о чем тогда Геннард говорил с аббатом и в искуплении каких грехов он нуждался, но я думаю, что может быть его тяготела та история с убийцей...

        Я перебил собеседника, поскольку хотел внести ясность по поводу ситуации и спросил:
- Вы имеете в виду убийцу Уильям "Ласточка", которого разыскивал Магистр Анно фон Зангерсхаузен?
- Вильгельм. Вильгельм по прозвищу "Ласточка", - поправил меня Чарльз, - Да, я об этой истории, которую мне рассказали его соратники, но - это всего лишь мое предположение. Вполне возможно, что речь шла о чем-либо другом, может и вовсе настолько давнем, о чем я и не мог знать. Так или иначе, они некоторое время общались, а потом Геннард Тейлор вышел, мы встретились взглядом, поскольку я уже успел спуститься и помочь позаботиться о его людях, а после поднялся и ожидал на лавке, напротив комнаты, в которой они беседовали с аббатом. Я поднялся и вдруг вспомнил, что при нашей встрече у ворот монастыря Геннард упомянул, что он не проезжал мимо, а намеренно держал путь в наше аббатство, и я спросил его:
- Господин, вы сказали мне, что изначально направлялись в наш монастырь, еще до того, как ваш человек был ранен. У вас есть еще какие-то дела здесь? - Он остановился на месте, внезапно о чем-то вспомнив и ответил
 - О, конечно! - он резко развернулся и направился снова в открытую дверь комнаты, из которой только что вышел и вновь обратился к аббату, - Ваше Преподобие, я совсем забыл! - отец Стефан оторвал взгляд от книги, которую вновь принялся читать, уже сидя на стуле возле окна, и, удивленно подняв взгляд ответил:
- Что-то еще, Геннард Тейлор?
- Дело в том, что я забыл упомянуть, что мы неслучайно оказались в вашем аббатстве. Я хотел бы нанять толкового тренера, который бы мог обучать моих воинов в походах и мне сказали, что в монастыре Святого Иакова есть опытный тренер, среди братьев. Со своей стороны я так же обязуюсь заботиться о вашем человеке и исправно платить жалование в срок, как подобает. Мог бы я с ним поговорить?
- Хм... - отец сосредоточенно нахмурил брови, - то есть, это означает, что ему нужно будет присоединиться к вашему отряду и покинуть монастырь?
- Да, святой отец, сейчас я состою на службе в войске у вашего правителя, Магистра Тевтонского Ордена, Анно фон Зангерсхаузена, и моя жизнь проходит в постоянных странствиях и походах, а некоторые из моих людей еще так и не научились держать оружие, поэтому мне нужен тот, кто мог бы улучшить их боевые навыки, - аббат задумчиво наклонил голову и ответил:
- Что ж, среди наших братьев есть брат Генри, он действительно опытный воин и много битв повидал за период своей службы, но сейчас он избрал путь мирного служения здесь, в монастыре. Однако вы можете с ним поговорить, и он уже сам примет решение: согласиться на ваше предложение или остаться здесь. Поскольку вы уже познакомились с братом Чарльзом, он отведет вас к брату Генри.
- Благодарю, Ваше Преподобие, - ответил Геннард и вновь почтительно преклонил голову.
- Благослови вас Бог, - сказал напоследок аббат и, посмотрев на меня, кивнул головой, чтобы я исполнил просьбу. Я обратился к Геннарду Тейлору:
- Идемте, господин, я разыщу брата Генри и познакомлю вас.
- Хорошо, - ответил Геннард, и мы вышли. Много разных мыслей крутилось у меня в голове: одновременно и радость встречи с новым достойным человеком, и смущение от слов аббата, прочно засевших в моей голове, и пораженность благородством господина Геннарда и неисповедимостью Божьих путей, и, конечно же, мылси о том, что же будет дальше и как, разойдясь, пойдут наши пути.
        Надо сказать, что с братом Генри мы были достаточно близкими друзьями. Он был высокого роста, широкоплечий и крепкий мужчина, со средней длины волосами светло-коричневого цвета, почти как солома, но бороды не носил. У него были глубокие серые глаза, успевшие немало повидать и жизнь и муки погибающих. Его отличало характерное выражение лица, с его светлыми, почти всегда нахмуренными бровями, что отнюдь не означало, что он был человеком грозным и жестоким. Он много времени проводил за чтением, трудами и молитвами, но и продолжал укреплять свое тело физическими упражнениями и был всегда в бодром расположении духа. Он часто занимался с некоторыми из монахов на деревянных мечах, тем самым обучая и их навыкам владения мечом, и сам всегда оставался в форме. И хотя отец Стефан относился с некоторым недоверием к этим занятиям, некоторые из его учеников в монастыре в последствии приняли обеты священных рыцарских орденов и отправились на Святые Земли, а сам я не упускал возможности побороться с братом Генри на посохах.
        Я нашел брата на заднем дворе монастыря, где находились склады запасов, откуда доносился равномерный повторяющийся звон. На замощенной булыжником площадке лежала небольшая куча нанесенных снаружи ломаных ветвей и бревен. Тяжелыми ударами сверкающего на полуденном солнце топора, то и дело мощно взмывающего над головой Генри, он разрубал толстые ветви и стволы поваленных вчерашним ветром деревцев, заготавливая запас дров.
- Мир тебе, дорогой брат, - поприветствовал я нашего тренера Генри. С характерным треском разрубаемого бревна и звоном спадающего топора он одной рукой пригвоздил его к пню, на котором производил рубку.
- Приветствую тебя, брат Чарльз! Мир и вам, воин Христов, - ответил Генри, обратив внимание на Тевтонскую символику на одеянии незнакомца. Геннард кивнул головой в знак приветствия.
- Брат Генри, - обратился я, сей господин командует небольшим отрядом наемников в армии нашего нынешнего правителя. У него к вам есть дело, - я ладонью указал на рядом стоящего Геннарда, и он продолжил:
- Приветствую вас, брат Генри. Местный народ рассказывает о вас, как о храбром воине и опытном тренере, побывавшем не в одном десятке боев и осад и подготовившем не одного рыцаря, снарядив его необходимыми навыками боя и походов. Моим людям нужен тренер, который бы мог научить их эффективно владеть оружием и собственным телом и разумом, и я хотел бы предложить вам присоединиться к моему отряду в качестве тренера и, фактически, следующего командира после меня. Со своей стороны я обязуюсь заботиться о вас, предоставлять вам необходимое снаряжение и питание, а так же своевременно и честно платить ваше жалование, - Геннард, проделавший столь тяжелый путь, для того, чтобы встретиться с тренером, еще не зная, что ответит ему монах, не желающий даже говорить о своем солдатском прошлом, держался удивительно спокойно и уверенно, будто, получив бы отрицательный ответ, он, как всегда почтительно бы поклонился и спокойно удалился...
- Видите ли, Геннард Тейлор, я не солдат, давно уже не солдат. Я дал обет служить Господу и теперь делаю это здесь, мирно следуя Его уставам. Я не желал бы возвращаться к прежней жизни, наполненной корыстью, убийствами и предательством во славу сребролюбивых правителей, коих на нашей земле ныне развелось немыслимое множество. Но ваше имя мне известно, хотя я и не встречал вас лично доселе. Похоже, вы добрый и достойный человек, возможно, вы и впрям не такой как другие... - Генри задумчиво опустил голову. Я понимал, что такое решение не может даться легко никому, уж тем более, такому человеку как он. Геннард Тейлор молчаливо и внимательно ожидал ответа или вопроса, которые могли бы последовать за размышлениями человека, от которого зависела суть его визита в монастырь, лежавшего сквозь тяготы пути и раны от бури. Тяжелое молчание повисло в воздухе, пришедшая на смену звонким ударам топора и оживленным разговорам тишина на заднем дворе начинала буквально звенеть в ушах, нагнетая и без того напряженную обстановку молчания. Казалось, что страх перед неизвестностью сковал всех участников беседы, поскольку каждому из нас было, что терять или о чем пожалеть, сделав свой выбор.
        Генри поднял голову и посмотрел пристально на Геннарда, так, будто он попытался в последний раз узнать нечто большее о своем собеседнике, рассматривая его реакцию на разговор, чтобы понять, правдиво ли его представление о незнакомце, соответствует ли он тому, что о нем говорят.
- Геннард Тейлор, видит Бог: будь вы одним из числа лордов и прочих правителей здешних государств, я бы не раздумывая отказался от вашего предложения, даже не выслушав его до конца. Только Всевышнему известны ваши истинные намерения, но почему-то, вы внушаете мне доверие. Я мог бы присоединиться к вам, но только если вы дадите обещание всегда следовать принципам чести и справедливости и никогда не станете намеренно посылать ни меня ни своих людей на верную смерть, - Геннард, столь же пристально глядя на монаха, ради которого он чуть ли не совершил целое путешествие, по мнению любого человека, наверное, теперь должен был разразиться невероятным радостным удовлетворением от успешного соглашения! Каково ж было мое удивление, когда снова, все с тем же непоколебимо безмятежным, но твердым выражением лица, он почтительно кивнул головой и промолвил лишь:
- Что же, пред лицом неба и земли, перед лицем Господа нашего Всевидящего, я даю вам его. Все, о чем вы говорили, я обещаю исполнить, - он поднял правую руку и, приложив ее к груди, в том месте, где средоточатся жизненные силы всякого живущего на земле, еще раз поклонился. Генри поклонился в ответ и ответил:
- Бог - свидетель, что я буду служить вам, господин, доколе намерения ваши благородны и вы держите свое обещание, и да не пощадят вас небеса, коль вы станете использовать меня в угоду своих корыстных целей и меня, коли мне надумается предать вас! - клятвенным тоном провозгласил брат.
- Да будет так, - спокойно ответил Геннард Тейлор и, достав из небольшой дорожной сумы на поясе кожаный, явно не набитый до краев золотом, кошель, отсчитал для монаха ни много ни мало: четыре сотни динаров и передал их ему.
- Теперь дайте мне немного времени собраться и завершить некоторые дела, мой господин. Я бы хотел также проститься с моим аббатом и получить его благословение на предстоящий путь, - попросил Генри.
- Ступайте, брат Генри, один из моих людей ранен и находится сейчас на попечении лекаря в вашем госпитале, поэтому мы не можем уйти скоро, время у вас есть.
- Вот как. Что же, я рад увидеть, что вы и в самом деле заботитесь о своих людях. Увидимся, господин.
        А я стоял ошарашенный, с широко, наверняка, открытыми глазами, а может и устами, поскольку лицо Геннарда Тейлора приняло немного удивленно-вопросительное выражение, когда он повернулся ко мне, - описывая свое тогдашнее состояние вспоминал Чарльз.

        На момент же нашей беседы, постаревшее его лицо принимало все более мрачный вид, не давая мне покоя в размышлении: что же так гнетет моего собеседника? Что за грех лежит у него на душе или что за скорбные воспоминания, повествование о которых доставляло Чарльзу столь нестерпимую душевную боль, что наверное никакие раны, из наверняка немало имевшихся у него, не могли сравниться с ними, и скрыть это от меня ему было невозможно?
        Несмотря на то, что эти вопросы все больше и больше начинали не на шутку мучить меня, разрывая на маленькие лоскутки мое сознание, будь оно полотном, в попытке предположить, что же являлось причиной душевных терзаний моего гостя, и несмотря на то, что я тогда был еще весьма молод, я все же не решался открыто спросить его об этом, понимая, что о таких вещах спрашивать обычно не принято. Поэтому я лишь с нетерпением ожидал продолжения истории - быть может дальше, по дороге путешествия в воспоминания монаха, мне встретятся ответы на мои вопросы...